Девочка...

Всем! Всем! Всем!

Девочка наша стала ходить в бассейн!

- Растрясись, толстожопая, растрясись, - разрешила мать.

И давай ее собирать.

Положила ей полотенчико, приговаривая: «Ничего!

Я тебя еще младенчиком заворачивала в него».

Положила вьетнамки, подстилку и мыло, шапку, купальник свой.

Говорит: «Чтоб совсем не стала дебилкою, не ходи с сырой головой».

И пошла наша девочка да вразвалочку, с сумкой толстою на ремне.

И пришла она в раздевалочку, и сидит себе в тишине.

Вдруг заходят четыре девочки, словно ангелы во плоти.

Наша смотрит во все гляделочки, хочет даже уйти:

- Дал же бог очертания, - думает, - разве снимешь при них белье?!

У меня трусы «до свидания, молодость», и грудь отродясь не стояла, горе мое.

А те всплескивают космами, руками взмахивают, прыгают на одной ноге.

А у девочки нашей весь баул в чесноке.

- Возись потом с тобой, - говорила мать, - принесешь заразу, а то и грипп.

А чеснок отбивает.

Она проветривала по дороге, но дух прилип.

О, как же они прекрасны, нагие, невидящие ее в упор.

Она снимает колготки, не снимая юбки, потом головной убор,

Влезает в купальник по пояс, потом снимает юбку, потом сквозь рукава

Вытягивает лифчик. Поднимает купальник на грудь, снимает кофточку. Какова!

Через час они одеваются, возвратившись из душевой.

Ага! Говорила мама: не ходи с сырой головой.

Вот сидит наша девочка под сушилкой, смотрит, как брызгаясь и блажа,

Эти грации с голубыми жилками, достают средства девичьего вийзажА,

Говорят слова прекрасные: Буржуа, Сен-Лоран, Клема….

Она уходит сразу в свою комнату. Мать приходит сама.

Что, поплавала? что угрюмая? что назавтра задали? что молчишь?

А она, наша девочка, сидит, как мышь.

Смотрит точками, плачет строчками, запятыми молчит.

А потом говорит.

Вот ты мама, мама, где твои штучки женские, ручки бархатные, аромат на висок,

Ножки бритые, ногти крашены, губы в блеске, каблучки цок-цок.

Из-за этого твоего невежества, из-за этого мужества, из-за всей твоей изнутри

И я вот такая неженственная, не отличу Пани Валевску от Красной Зари.

Не умела сказать, наша девочка, что в условиях нелюбви

Человек сам себя не любит, и любить-то бывает нечего - не завезли.

Не возлелеяли, не согрели, не счистили скорлупу до белка, до любви.

Девочка, ты наша девочка, нелюбимая наша девочка, плыви, плыви.

Мария Ватутина